Вирусолог Анча Баранова (США): «На коронавирус надо смотреть с точки зрения биологии, а не всемирного заговора»

2 апреля 2020

Профессор биологии университета Джорджа Мейсона (США, Вирджиния) Анча Баранова рассказала о том, как живется на карантине простым американцам, почему не надо лазить по пещерам и чем так опасен коронавирус.

— Анча, мы, россияне, пока еще новенькие в компании стран, пострадавших от эпидемии. Нам все это кажется довольно причудливым. Вирус, как все непонятное, вызывает к жизни разные версии. Какая тебе нравится больше?

— Вирус — это простенькая РНКовая программа, завернутая в белковую оболочку. Вирус способен жить только в организме хозяина — человека или летучей мыши. У этого вируса геном, конечно, довольно крупный, но ему совершенно не интересны все те адженды, которые Мы можем напридумывать. Экономические противоречия, мягкая биологическая война — вирус не про то. У него других задач, кроме собственного размножения, нет. Поэтому на эту проблему надо смотреть с точки зрения биологии и эпидемиологии, а не с точки зрения всемирного заговора.

— На моей памяти уже было несколько эпидемий. Свиной и птичий гриппы, сезонные ОРВИ. Но такие меры принимаются впервые. Насколько этот вирус опасней?

— Значительно опасней, разумеется.

— Это выражается в каких-то цифрах?

— Опасность выражается для групп риска. В случае с нашим вирусом группы риска — это пожилые люди и люди с хроническими заболеваниями. Тут дело вот в чем. Последние 50 лет здравоохранение всего мира было построено так, чтобы пожилые люди и хроники получали всю возможную помощь. Чтобы у них была высокая продолжительность жизни, и качество этой жизни сохранялось. На этом построена огромная индустрия. Она очень хорошая. Все направлено на то, чтобы человечество жило долго и счастливо. А тут приходит вирус и отменяет это все. Он просто говорит: если у тебя есть какое-то серьезное заболевание и ты уже вложил сто тысяч долларов в его лечение, теперь все это может обнулиться. Вирус стирает все затраты, которые мы вложили в то, чтобы защитить старшие группы населения.

Все наши достижения за последние 50 лет в этом направлении просто перечеркнуты. И не надо думать, что все это придумали пенсионные фонды. Не надо искать злой умысел там, где работают силы природы. Помнишь бритву Оккама? Не увеличивай число сущностей свыше необходимого.

— Как можно реально оценить летальность вируса, если в формулу этой летальности входит количество инфицированных? Ведь этой цифры нет в природе.

— Да. Это правильно. Цифр нет. Но надо вопрос шире поставить. Показатель летальности тут абсолютно бессмысленный. Я про это говорила множество раз, но почему-то этот мессидж очень трудно донести до людей. Все сосредоточены на летальности. На самом деле все не так. Сейчас людей можно разделить на три категории.

Одна категория — это люди, которые легко болели, вторая категория — это люди, которые тяжело болели, но выжили. Когда я говорю «тяжело болели», я даже не имею в виду, что они были на искусственной вентиляции легких. Просто у них была высокая температура и вирусный бронхит. И есть еще третья категория — тех, кто болел и не выжил.

Так вот главная проблема связана не с третьей, а со второй группой. У людей второй группы, которые перенесли вирус в тяжелой форме, объем легких сократился примерно на 20-30%. Не у всех, но у многих. Теперь у этих людей на месте какой-то части легких — фиброз. И мы не знаем, можно будет этот фиброз отыграть назад или нет. Пока не видно, что это обратимо, но и времени прошло недостаточно. Может, если человек будет делать гимнастику и терапию, он и отыграет процентов 5. Но полного восстановления мы не ждем. Это значит, что молодой человек, который в тяжелой форме перенес коронавирус, уже никогда не побежит марафон. А пожилой человек в этой ситуации больше не выйдет на работу. Теперь он по лестнице поднимается, а у него одышка.

— Ты хочешь сказать, что вопрос в том уроне, который вирус наносит здоровью человечества в целом. Происходит массовая инвалидизация населения?

— Да! Это грозит не всем, конечно, только тяжелым больным. Вроде бы они выздоровели, ну и все, свободны. Но эта свобода уже не такая, какая была раньше. Сейчас огромная задача для врачей — понять, кто больше потерял, кто меньше. При этом мы понимаем, что впоследствии все это создаст огромную нагрузку на здравоохранение. Это приведет к массовому росту случаев заболевания так называемым ХОБЛ — хронической обструктивной болезнью легких. Она часто появляется у курильщиков с большим стажем. У них сокращен объем легких. Сначала им трудно дышать, а через несколько лет —  все, ты дома на кислороде. Это приводит к ранней гибели людей.

Так вот сейчас мы сделали огромный шаг по направлению к этому состоянию. Сейчас пульмонологи всего мира просто в шоке. Они на все это смотрят с отвисшей челюстью. Через пять лет нам надо будет выпускать пульмонологов сильно больше, чем раньше. Теперь это уже очевидно.

— Пациентов с больными легкими станет на порядки больше?

— Давай не будем говорить на порядки. Но на порядок точно. Их будет больше ну, скажем, в 10 раз. Такая вот может случиться динамика. У нас нет финальных данных, но представление, что мы движемся именно в этом направлении, у нас есть. И оно вполне оправданно. Это не фейк. Может, чудо произойдет, и мы через 6 месяцев увидим, что у тяжело болевших легкие полностью восстановились. Но пока мы этого не видим, по крайней мере в опубликованной литературе.

— Если этот вирус появился естественным путем, получается, что мы постоянно ходим под угрозой появления новых вирусов, не менее опасных, чем корона?

— Конечно. Про это вирусологи говорят последние 30 лет. Я могу привести сотни статей, где все это давно написано. Та же знаменитая статья 2018 года в журнале Cell, где описывается работа по изучению летучих мышей и показано, что у этих мышей совершенно другой способ борьбы с вирусами, чем у человека. Вместо того чтобы подавлять вирус иммунитетом, мыши выстраивают очень хорошую интерфероновую защиту и способны с этим вирусами вполне спокойно сосуществовать.

Вот спелеотурист пришел в пещеру. Ну, ему там хочется повстречаться с неведомым и получить немножко приключений на собственную… э, попу. Там на потолке живут мыши, которые гадят прямо на этого туриста. А поэтому вирусов в этой пещере немеряно. У нас летучих мышей полторы тысячи видов, и у каждого свои вирусы, причем их множество. Так вот миллион спелеотуристов ничего не получит, но один что-то получит. Допустим, у этого одного есть иммунная недостаточность, и его организм не дал вирусу иммунного ответа. Этот вирус долго тлеет в этом несчастном спелеотуристе, получает возможность промутировать и приспособиться к новому хозяину, и все — джин выпущен из бутылки. Теперь любой контакт этого человека будет критичен. Это реальный сценарий. Он мог выстрелить и три года назад, и десять лет назад.

У нас уже было две коронавирусные эпидемии с еще более высокой летальностью, чем сейчас. Первый — SARS и второй — MERS. Это чудо, что эти вирусы не разошлись в популяциях человека в таком же масштабе. У MERSа смертность 35%. Он очень быстрый. Человек заболевает и через три дня наступает смерть. Если бы мы как человечество хватанули MERS, у нас была бы Юстинианова чума.

История с MERS была совсем недавно, в 2011 или 12 году. Это ближневосточный вирус. Он передавался от летучих мышей и верблюдов, которые тоже хозяева для этого вируса. Но верблюды не болеют. А люди, которые с этими верблюдами общаются болеют. Тогда погибло всего 800 человек. А потом вирус как-то сдулся. У него, по всей вероятности, была ограниченная способность передаваться от человека к человеку. Он не научился прыгать на большие расстояния и далеко не пошел. Его удалось загасить.

SARS тоже начался с летучих мышей. И тоже в Китае. В 2002-3 годах. При вспышке SARS 8000 заболело и человек 800 погибло. SARS разнесся из Китая в Канаду, но даже в России был один пациент.

— Какова вирулентность К-вируса?

— Она сейчас, конечно, вычислена, но бессмысленно называть цифры. Эта вирулентность больше, чем у обычного гриппа и риновирусов, вызывающих насморк. Но бывают вирусы и намного круче. У «нового» коронавируса далеко не самая большая вирулентность, какая может быть в природе.

— В каждой стране все развивается по-разному. Вирусы разные?

— Вирус один и тот же. Немножко штаммы отличаются, но не сильно. Просто в разных странах по-разному ведут больных и разный охват населения тестами. Чем больше этот охват, тем смертность меньше. Надо учесть еще вот что. Все люди умирают от остановки сердца. Любую коронавирусную смерть можно записать в сердечно-сосудистую. Есть более или менее четкие критерии, как сортировать пациентов. В Америке каждый штат по-своему это делает. Но это никак не связано с биологией заболевания.

— Вирус, конечно, паразит, но не дурак. Ему не нужен мертвый хозяин, он сам сейчас напуган до смерти. И старается свернуть агрессивность.

— Да, старается. Эволюция пары паразит-хозяин всегда идет в сторону снижения агрессивности паразита. Высокая смертность для вируса, как было с MERSом, может быть критична. Он быстро исчезнет. Но при смертности 2% вирусу нормально. Пока можно прыгать с одного хозяина на другого и много здоровых людей, ему хорошо. Эволюция в сторону смягчения агрессивности идет с большей интенсивностью, только когда вирус ограничен в числе хозяев.

— Этот вирус сезонный?

— Мы не можем этого утверждать, пока не увидим сезоны. Но вообще все вирусы сезонные в умеренно континентальном климате. В Африке никакой сезонности нет, потому что там сезонов нет, а у нас есть. Весной и осенью у нас разгул респираторных инфекций, а летом все подсушивается. Есть впечатление, что чем севернее, тем сезонность будет ярче.

Ольга Андреева

(перепечатывается с сокращениями)

ukraina.ru